(no subject)
**Место действия:** Москва, 1950 год. Кабинет Василия Ульриха.
**Участники:** Василий Ульрих, бывший председатель Военной коллегии Верховного суда СССР, этнический немец; Арно фон Ленски, бывший генерал вермахта, теперь сотрудничающий с советскими властями.
---
**Ульрих** (поправляет очки, устало смотрит на Арно):
— Странная у нас судьба, Арно. Два немца сидят в Москве и говорят по-русски.
**Ленски** (сухо улыбается, делая глоток чая):
— Возможно, это и есть вершина немецкой адаптивности?
**Ульрих** (посмеивается, закуривая папиросу):
— Возможно. Но если смотреть на всё это с холодной головой… как же здесь всё нелепо устроено.
**Ленски** (кивает, кладёт руки на подлокотники кресла):
— Русские не склонны к рациональному порядку. Они инстинктивны, импульсивны. Дисциплину понимают как принуждение, а не как внутреннюю необходимость.
**Ульрих** (затягивается, выпускает дым):
— Вот именно! Немцы — народ порядка. Мы можем построить систему, которая работает, потому что она логична. А русские строят хаос.
**Ленски** (насмешливо):
— И называют это «судьбой».
**Ульрих** (хмыкает):
— Взять хотя бы Ежова. Этот человек ведь реально думал, что если он сам подписывает смертные приговоры, то его это защитит.
**Ленски** (пожимает плечами):
— Он был слишком русским. Верил в милость власти так же слепо, как крестьянин верит в милость барина.
**Ульрих** (горько усмехается):
— Ты знаешь, в Германии тоже были такие. Все эти партийные фанатики…
**Ленски** (холодно):
— Но у нас, по крайней мере, был порядок. Даже катастрофа у нас случилась организованно.
**Ульрих** (смотрит в окно на серую Москву, гасит папиросу):
— Да. А тут катастрофа — это способ существования.
**Участники:** Василий Ульрих, бывший председатель Военной коллегии Верховного суда СССР, этнический немец; Арно фон Ленски, бывший генерал вермахта, теперь сотрудничающий с советскими властями.
---
**Ульрих** (поправляет очки, устало смотрит на Арно):
— Странная у нас судьба, Арно. Два немца сидят в Москве и говорят по-русски.
**Ленски** (сухо улыбается, делая глоток чая):
— Возможно, это и есть вершина немецкой адаптивности?
**Ульрих** (посмеивается, закуривая папиросу):
— Возможно. Но если смотреть на всё это с холодной головой… как же здесь всё нелепо устроено.
**Ленски** (кивает, кладёт руки на подлокотники кресла):
— Русские не склонны к рациональному порядку. Они инстинктивны, импульсивны. Дисциплину понимают как принуждение, а не как внутреннюю необходимость.
**Ульрих** (затягивается, выпускает дым):
— Вот именно! Немцы — народ порядка. Мы можем построить систему, которая работает, потому что она логична. А русские строят хаос.
**Ленски** (насмешливо):
— И называют это «судьбой».
**Ульрих** (хмыкает):
— Взять хотя бы Ежова. Этот человек ведь реально думал, что если он сам подписывает смертные приговоры, то его это защитит.
**Ленски** (пожимает плечами):
— Он был слишком русским. Верил в милость власти так же слепо, как крестьянин верит в милость барина.
**Ульрих** (горько усмехается):
— Ты знаешь, в Германии тоже были такие. Все эти партийные фанатики…
**Ленски** (холодно):
— Но у нас, по крайней мере, был порядок. Даже катастрофа у нас случилась организованно.
**Ульрих** (смотрит в окно на серую Москву, гасит папиросу):
— Да. А тут катастрофа — это способ существования.
